Авакян Х. — С художником в его мастерской — жур., «Литературная Армения», Е., н.10,1973

Мастерская не очень просторна и кажется еще меньше от того, что почти все пространство занято бесчисленными полотнами, этюдами, эскизами – на стенах, под стенами на полу; рисовальными принадлежностями, банками с красками, мольбертами. Но какой-то широтой веет от всего этого: женские лица, полные пламенным воображением эскизы, пейзажи, начатые и недоконченные композиции…Куски жизни, впечатления, раздумья…
На мольберте — «Портрет отца» во весь рост. Он еще не завершен, но уже все сказано и ясно, что и как. Кажется, будто это путник, пришедший издалека и идущий вдаль. Остановился на миг на перекрестке нового города и смотрит удивленно, немного беспокойно и озабоченно.
Именно так смотрит на жизнь и он сам, Эдуард Исабекян. Его творческий путь – это путь нашего изобразительного искусства за последние 30-40 лет, со всеми сложными поворотами и переходами, поисками, потерями и приобретениями.
-Я принадлежу к среднему поколению,-говорит художник,-вернее, принадлежал, когда были живы еще те, кого сегодня величают классиками. В трудное время пришли мы в искусство – в начале Великой Отечественной войны, в 1941 году. И трудной была не только или не столько наша жизнь, трудным было само время. Весь советский народ как один человек встал на борьбу, оьваченный мыслью спасти Родину. И казалось, не должно быть места для «муз», когда у подступов к Москве гремят пушки… Трудно жилось нам, но, повторяю, я говорю не о материальных трудностях, а о мучительных поисках нового, своего слова, своего пути в искусстве. И эот, возможно, было нашим счастьем, да, конечно, счастьем. Мы были полны веры и с верой боролись за лучшее, доброе, за победу. Мы писали, творили с неиссякаемой энергией и преданностью. Изыскивалось и уыверждалось новое качество армянского изобразительного искусства; начатое 30-40-х годах должно было быть продолжено во все более усложняющихся условиях, в огне войны, а в дальнейшем – в напряженной атмосфере восстановления и развития. И совершенно не случайно тематическая картина стала излюбленным жанром в творчестве многих художников моего поколения.
Исабекян и сам начал с работ в этом жанре и сказал свое слово в нашем изобразительном искусстве. Спрашиваем его:
-Что вы скажете о месте и значении этого жанра в изобразительном искусстве?
-В тематико-композиционной картине скрещиваются, синтезируются все жанры изоискусства, Это симфонизм живописи…
Это неоспоримо, и вряд ли нужно говорить о том, что как старая, так и новейшая живопись сказали свое решающее слово именно на языке этого жанра. Само собой понятно, что тематико-композиционное произведение – самый сложный и трудный жанр, однако композиция является тем единственным жанром, который дает художнику возможность свободного мышления, полета фантазии. К какому иному жанру должен был бы обратиться Пикассо для изображения гибели Герники? «Нет, живопись не делается для украшения жилищ. Она инструмент войны для атаки и побег над врагом…». Вот так думает Пикассо-гражданин.
Тематико-композиционный жанр создан не вчера и пересмотру не подлежит, как доморощенные «умники». Пока в мире существует резня, будь то в Хиосе или в Адане, в Гернике или Татеве, или еще где-нибудь, художник-гражданин должен выступать с «тяжелой артиллерией» живописи, с орудием борьбы и победы, что одним словом называется – композиция, или, как говорят сейчас, «фигуративная» картина.
-Значит, дело не сводится только к сложности жанра или мастерству художника?
-И да, и нет. Да, потому что этот жанр действительно сложен и без мастерства ничего не выйдет, но это еще и вопрос темперамента, миропонимания. Нельзя принуждать художника работать в том или ином жанре, но у нас, к сожалению, это делается часто. Зовут художника и заказывают ему тематическую работу, тогда как он мог бы создать прекрасный портрет или пейзаж по своему призванию. Возьмем, к примеру, таких художников, как Аракелян и Агаджанян, не уступающих своим современникам ни по таланту, ни по мастерству. Последний ни разу не пошел против своего призвания и остался несравненным мастером портрета. Хотя Аракелян и делал попытки работать в этом жанре (ему, видимо, тоже заказывали), — в истории он остался как непревзойденный колорист-пейзажист. И сегодня их имена произносятся с глубоким уважением и признательностью.
А рядом с ними творил Коджоян – композитор всем своим существом, человек с удивительным воображением, даже подпись которого невозможно отделить от созданной им композиции. Он мой любимый художник; еще юношей, в художественном училище, я всецело был увлечен им. Помню, как я был потрясен, когда он выставил свою «Трагедию Татева»… Такое счастливое мгновение не часто выпадает на долю художника, и это мгновение стало для меня решающим: наверно, с того дня и началась моя Голгофа. По моему убеждению, именно с «Татева» и берет начало симфонизм нашей новейшей живописи…
-А Сарьян?
-Сарьян – явление особое. Многие склонны видеть величие художника только в его ранних работах. Это односторонний подход. Ранний период для Сарьяна был в общей сложности периодом исканий, периодом самоутверждения и стремления найти «ключ» к Востоку. А этот «ключ» дала Сарьяну именно Армения, и в его руках он стал «волшебным». Благодаря ему Сарьян создал широкую панораму Армении: обожженные солнцем горы и люди, изумрудное небо, пронзенное острыми куполами церквей…Сарьяновская Армения…Видимо, не всегда сила обобщения, синтеза в искусстве признает границы жанров. Но для этого надо иметь гениальную руку и голову.
Наша беседа вновь возвращается к пройденному художником пути.
-В суровые годы войны я не выпускал из рук кисти, писал много. Писали все наши мастера – Аракелян, Коджоян, Сарьян, С.Степанян, Ара Саркисян; все они переживали период творческого подъема и с юношеским вдохновением создавали патриотические произведения на темы войны. Зачастую работали бригадами, вместе с молодыми художниками. В те годы Союз художников Армении был на зависть сплоченным и своей энергией заражал другие творческие организации. Итогом этого явилась  открывшаяся в 1944 году в Третьяковской галерее большая выставка армянских художников, которая была признана общественностью и печатью как значительное явление в жизни столицы. Из моих работ были выставлены «Вручение знамени Армянской дивизии», «На Ростов!», «Таня», «Красные в селе», «Портрет матери», фронтовые наброски и другие работы, которые удостоились признания союзной печати.
Для тех лет самой характерной была патриотическая тема, и она красной нитью проходила через все произведения. И, видимо, именно в те годы зародилась во мне одна заветная тема – тема непобедимости. Так в дальнейшем был создан второй вариант «Тани», «Давид-Бек», «Восстание ахпатцев» и др.
Судьба народа, его революционно-освободительное движение, страницы героической борьбы действительно являются стержневыми в творческих устремлениях Исабекяна-художника. Мы вместе с ним вспоминаем его картину «Ответ Азкерту». Маленький народ не побоялся грозного врага: с достоинством и непреклонностью отправляется царю Персии Азкерту письмо, удостоверяющее, что душа народа непобедима и непоколебима, что ее невозможно сломить. И невольно возникает ассоциация с историями Кубы и Вьетнама. История повторяется.
-Для меня,-говорит Исабекян,- история – это сегодняшний день. Когда я обращаюсь к ней, моей целью является стремление выразить ту или иную актуальную идею, утвердить какую-либо истину. Иначе говоря, воспроизведение какого-нибудь  исторического события не является самоцелью и бегством от нашего времени, нашей действительности, а наоборот, приближением к ней, отображением ее. Не знаю, насколько мне это удается, но я всегда стремлюсь в исторической теме отразить сегодняшний день, охватившие меня чувства, мысль. Основываясь на этом творческом методе, я создал все свои исторические полотна, начиная с «Давид-Бека» и кончая полотнами «Рождение республики» и «Вечно в тревоге».
-А не сужает ли историческая тематика вашего кругозора?
-Думаю, нет. А в некотором смысле даже наоборот. Во-первых, как я сказал, это вопрос творческого метода, подхода. Во-вторых, это дает художнику неограниченные возможности для свободного, непринужденного воплощения своих замыслов, раскрепощает мысль, воображение. Нет более возвышенной мудрости, чем созданные народом образы-символы – это неиссякаемый источник для творчества и вдохновения. Вот и сейчас моя мысль занята картиной «Царь Пап». Деятельность Папа была очень непродолжительной, но то, что он задумал осуществить, было величественно и значительно. Замысел мой приблизительно таков… Вернувшись в родную страну, царь Пап сталкивается с печальной действительностью: вершившие судьбы народа классы – князья, духовенство – обнаглели, выродились. Центры духовной культуры превратились в богадельни для бездельников, миром правили склочники и взяточники…Пап разгневан, он хочет наказать виновных, спасти положение…
Я намерен изобразить выдворение их из храма. Уже давно работаю над эскизами, посмотрим, что получится.
-Какой отклик в нашем творчестве находит наша действительность с ее конкретными живыми образами?
Художник улыбается:
-Значит, все, что я говорил до сих пор, не имеет к этому отношения? Повторяю – это вопрос принципа, темперамента и метода художника. На мой взгляд, существует живопись двух видов: я их условно разделяю на живопись «глаза» и живопись «мысли». Им обеим, конечно, необходимо, как воздух, чувство, без которого вообще не может быть искусства. Я отношусь ко второй группе художников, и это не является ни преимуществом, ни недостатком. Например, французские импрессионисты были художниками «глаза». Их искусство тоже конкретно, его нельзя представить без парижских улиц, бульваров, берегов Сены, кафе и прогулок на открытом воздухе. Их картины создавались на месте, без «мотива» они не сделали вы и мазка. Их противоположностью были французские романтики, работы которых создавались в стенах мастерской, но опять же на основе конкретного, без чего, мне кажется, также не создашь искусства. Сама абстракция без понятия «конкретного» становится «копанием в себе», голым вымыслом.Я никогда не отгораживался от упомянутой вами “конкретности”- природы, людей, общества. Я объездил всю Армению и продолжаю свои поездки, и каждый раз возвращаюсь с богатой “конкретной ” добычей – набросками, зарисовками, этюдами. Так был создан мною цикл пейзажей Бжни: “Рушанская скала”, “Вечер в Бжни”, “Крепость в Бжни” и другие вещи – “Молодой Давид”, “Дереник Демирчян”, “Девушка гор”. Тоже произошло после посещения Зангезура, когда из конкретных впечатлений родились картины “Аксель Бакунц”, “Хндзореск”, “Не вернулись”. И так – каждый раз. Создавалась конкретная картина действительности – пейзажи, портреты, композиции. Не  знаю, насколько я смог удовлетворить вас, но скажу, что этот метод не является только моей монополией.
-А особенность нашего века, его ритм? Они не предполагают какого-либо изменения предмета, содержания искусства?
-Всё человеческое – родительские чувства, патриотизм, любовь и ненависть, стремление к счастью и т.д. – вечно, непроходяще. Социальные условия, характер эпохи могут только способствовать или мешать их проявлению, обогатить или объединить, но не могут изменить или заменить чем-либо другим.
Бурный темп нашего времени, его особенности вовсе не исключают этих человеческих понятий. Поясняю свою мысль. Человек, летающий в космос или создавший атомное устройство не забывает своей матери, родных, он так же любит, как и все смертные, страдает, как они, а может быть и глубже…Наоборот, сегодняшний колоссальный скачок в развитии науки и техники, быстрый ритм нашего времени обостряют чувства человека, подчеркивают их необходимость. Среди всей этой безумной гонки хочется присесть, погладить нежные руки ребёнка или огрубелые руки матери. Ритм века… Это уже старая песня, и время примирило совершенно не имевшие почвы страсти “физиков и лириков”.
Мне не понятно, почему созданная человеком сверхмощная энергия, прогресс техники должны перевернуть вверх дном человеческие взаимоотношения, внутренний мир человека. Изобретение пара и электричества, кажется, ничего не изменило в этом плане. Почему же атом должен завести в тупик искусство? Прибудешь ли ты в Москву на час раньше или позже, не всё ли равно? Григор Ханджян опять создаст цикл прекрасных иллюстраций, Саркис Мурадян разработает какую-нибудь новую лирическую тему, Лавиния Бажбеук продолжит портретную серию своих друзей, а Мартин Петросян создаст удивительные рисунки к какой-нибудь сказке. Так что, ссылаясь на век, время и ритм жизни, создавать незавершённые полуабстрактные опусы, отражающие бесплодие мысли, безличие, когда из сотен “новаторских”  полотен невозможно выделить личность, лицо художника,- недостойно призвания художника.
-Чем вы объясняете малочисленность тематических полотен на наших выставках последних лет?
-Я бы добавил,- а также портретов нашего современника, живущего и работающего рядом с нами, борющегося и мечтающего, украшающего мир человека, без которого была бы немыслима сама тематическая картина. А каким богатым наследием, созданным могучей силой реализма, мы обладаем! Оно может стать украшением любого музея. Овнатанян, Ст.Назарян, Ст.Агаджанян, Е.Татевосян, Бажбеук и живущий рядом с нами Седрак Рашмаджян.
Что же касается недостатка тематических картин и портретов на выставках последних лет, то это объясняется, в первую очередь, трудностью этих жанров, требующих серьезной профессиональной подготовки и способностей.
Другая серьезная причина, и возможно, основная, решающая, заключается в пристрастной критике и, я бы даже сказал, враждебном отношении к самой тематической живописи. Воспользовавшись царящей в теории и критике неразберихой, некоторые теоретики и критики (не только у нас) со страниц печати объявили открытую войну реалистической и в особенности тематической живописи, объявив их »отжившими свой век», »ходящими на повествовательных ходулях», клеймя и пороча и авторов и их работы. Полистайте страницы республиканской печати последних лет – и вы увидите, что все «критические» замечания, все информационные сообщения и статьи полны пренебрежения, направленного только против тематических картин и их авторов.
У меня засело в памяти циническое выражение из «статьи», состряпанной в связи с открытием выставки, посвященной 50-летию Советской Армении, которое звучало буквально так: «На выставке было и несколько обязательных расстрелов». Это говорилось о тематических картинах, посвященных павшим героям Майского восстания. Да, именно так цинично и было сказано: «обязательные расстрелы»!.. А несколько ранее тот же автор расхваливал напропалую модные безликие выверты «художников», стряпающих так называемое искусство «соотношения двух цветов». Вот так принималось тематическое искусство на выставках последних лет, причем не бралась в расчет даже категория качества. Вы думаете, было легко не «соблазниться» быть удостоенным похвалы и внимания этих «критиков», объявленных «жрецами чистого искусства»? И многие соблазнились, даже некоторые серьезные художники, а из молодежи – в значительно большем числе. И чтобы избежать неприятностей и не считаться «отсталыми», они завалили выставки «соотношением двух цветов» и прочими «новаторскими» работами.
Это восхваление «новаторства» происходит вовсе не из любви или заботы о молодежи, а с целью завоевать дешевый авторитет. К несчастью, есть еще люди, которые сумели помешать нашему изобразительному искусству, в особенности молодежи, найти правильное направление, серьезно заняться профессиональными вопросами.
— Но вместе с тем, не считаете ли вы, что здоровая часть нашей художественной молодежи стала более смелой и действительно новаторской?
-Неужели новаторство, да еще в искусстве, такая простая вещь? Ведь для этого, по меньшей мере, нужна искра истинного таланта. А, как известно, истинные таланты «массовыми» не бывают. Пренебрежение же к наследию сейчас стало опять модным и является первым условием, чтобы тебя не считали «отсталым», «консерватором».
Истинные новаторы прокладывают новые пути в искусстве, закладывают фундамент новой школы, как это сделали Гро для французских романтиков или Моне для импрессионистов, когда он выставил свой первый пейзаж, назвав его «Впечатление». Что же касается смелости, то да, молодежь всегда должна быть смелой, должна быть в первых рядах прокладывающих новые пути в искусстве. Это относится к молодежи всех времен и не является монополией только сегодняшней молодежи.
Я полон веры в завтрашний день нашего изобразительного искусства. У нас вырос внушительный отряд молодых художников, многие из которых уже в состоянии нести на своих плечах всю тяжесть организации выставки. Нетрудно перечислить имена, о им много, и они не нуждаются в няньках. Только на пути преодоления собственными силами трудностей в жизни и в искусстве, на пути самопознания и самоутверждения они приобретут собственное «я». А это предполагает мировоззрение, стиль, почерк, индивидуальность, мастерство. Лишь тогда они поймут, что живопись существует не для удивления толпы, что она диктуется жизнью, что это первым долгом умение мучительно любить и отображать жизнь и время.
Я всегда с особым волнением посещаю молодежные выставки, которые, естественно, обещают приятные сюрпризы. И действительно, их бывает немало. К сожалению, однако, немало и неприятных неожиданностей. На последней выставке, например, печальным (и опасным) было очевидное стремление части молодежи заниматься неперспективным делом «высасывания тем из пальца», которое ведет лишь к творческому бессилию. Если помните, в нашем изобразительном искусстве был период, когда господствовала так называемая «пантеистическая» тенденция, которая заслуженно была оценена как пассивное созерцательное  искусство. Наблюдающуюся у современной молодежи тенденцию, которую я условно назвал искусством «мысли» (стремление показать свое отношение к явлениям природы, общественной жизни), я считаю положительным явлением. Но это одновременно несет с собой ту опасность отрыва от жизни, земли, в результате которой художник начинает «вариться в собственном соку».
-Значит, повернуть назад?
-Нет, надо идти вперед. То есть синтезировать оба эти направления. Будущее за той молодежью, которая пустит глубокие корни в родной земле, и чем глубже они будут, тем здоровее будет их искусство, тем выносливее станет оно в отношении времени и особенно «бурь» критики.
Конечно, художник-творец, он может и «запутаться»: он ищет, пробует, экспериментирует и, значит, может ошибаться. Но критик, теоретик не должен путаться ни на кафедре, ни на бумаге. Этот род деятельности предполагает серьезность, трезвость, способность проникновения в самую суть явлений, правильного определения истинного и ошибочного.
-Но, ведь критик – также творец, следовательно, и он подвержен ошибкам?
-Во-первых, критик с самого начала имеет дело с готовым материалом, с произведением другого, и если позволите, без творения художника он не может «творить». Но главное в том, что ошибка критика подобна ошибке хирурга…Если оставить в стороне отвлеченные рассуждения, то нужно прямо сказать, что ошибки некоторых наших критиков являются результатом либо субъективизма, либо низких профессиональных качеств. Ни в одной области искусства и культуры не царит такой путаницы и неразберихи, как у нас. Существует большая группа людей неопределенных занятий, приставших без приглашения к изоискусству и считающих изоискусство самым удобным поприщем для приложения своих «способностей». Пустив в ход несколько выученных терминов, они позволяют себе судить и рядить о нас, художниках. И делается это, увы, через головы уважаемых членов теоретических секций и руководства Союза художников…И это им сходит с рук. И будет сходить, пока у нас царит безразличие,-этот враг всякого живого дела.
Завтрашний день нашего изобразительного искусства – это наша сегодняшняя молодежь, которая возвращается к серьезной живописи (в частности, заметен рост интереса к созданию тематических картин). На последней республиканской выставке было несколько обращающих на себя внимание работ, которые свидетельствуют, что «умникам», занимающимся предсказаниями, прикрываясь маской критики, не удается совратить серьезную, разбирающуюся в искусстве молодежь. Тема человека-творца предпочитается этими художниками  и должна поощряться и цениться гораздо выше всякого рода «интеллигентского» «копания в душе». Но эта молодежь (и не только молодежь) нуждается в правдивом, искреннем, дружеском слове наших знающих и серьезных искусствоведов, в твердом, веском слове, сказанном со страстью и заинтересованностью художника. И все это – во имя завтрашнего дня армянского искусства.
Лишь сознание высокого призвания, достоинства и ответственности художника позволяет выйти из того вакуума, который создали вокруг себя наши искусствоведы.