Эдуарду Исабекяну в будущем году исполнится 85. Как только он закончил техникум, сразу включился в художественную жизнь. И так почти шесть десятилетий. Создал множество произведений, благо всегда был энергичен и спор в работе. Основная профессия – живописец, хотя доводилось делать и иллюстрации и даже оформлять армянский павильон на ВДНХ. Почти двадцать лет был директором Картинной галереи, а более полувека преподает в художественном институте. Характер имеет взрывной и отходчивый. Зла, как, впрочем, и камня за пазухой не держит. Речь очень красочна, в выражениях не стесняется никогда. Имеет недругов, но гораздо больше друзей.
“…Эта власть ничего общего с армянским народом не имеет. Мы сами по себе, они сами по себе. Они создали страну для себя, и на все им совершенно наплевать, лишь бы отдохнуть на шикарном юге. О народе не хрена не думают- жадны невероятно. Зона бедствия, зона бедствия – все уши прожужжали, если бы жрали поменьше, давно все бы обстроили. Это случайные люди. Прорвы…”
Гнев Исабекяна вполне понятен. За десятки лет он, занимавший достаточно высокие ступеньки на иерархической лестнице, никогда не видел более бесцеремонной, с куражом власти. Именно поэтому он не любит обхаивание и переписывание новейшей истории Армении. В оценке достоинств и пороков советских лет, он, понятно, малость тенденциозен, но в целом совершенно справедлив.
“Была идеология, но она не помешала создать прекрасные вещи. Столько всего было! Я считаю, это был золотой век в армянском искусстве. Решениями ЦК руководствовались те, кто ничего толком не умел делать. Ну висели тематические списки, ну и что? А последние десять лет ведь, по большому счету, вообще в искусстве ничего не делается”.
Художник, конечно, немного лукавит, но правды в его словах более чем достаточно. У него самого на несколько проходных, идеологически выдержанных вещей, приходится сотни картин, где идеологии нет ни грамма, а есть чистая живопись- и какая! Из Тбилисской академии художеств он вынес блестящее мастерство, которое совершенствовал все последующие годы. Живопись стала его главной страстью и отнимала большую часть времени и сил. Значительное место заняла в творчестве историческая картина, мастером которой он и стал. Патриотизм Исабекяна чуть не целиком ушел в эти крупные и значительные произведения. Лучшие из них глубоки и красивы, достоверны не мелочными деталями, а верностью исторической ситуации при том, что в живописи он прежде всего романтик. Романтикой дышит едва ли не каждое его произведение.
“В искусстве всякие “измы”- ерунда! Как только художник начинает думать об очередном “изме”, он связывает себя по рукам и ногам. Все это прошло давным- давно. Полвека назад. Хорошо помню слова Ерванда Кочара, что подлинное изобретение в искусстве было сделано один раз- это была перспектива, а все остальное было всегда. Я развитие искусства вижу только в совершенствовании. А “измы” они ведь или умирают, не успев родиться, или очень рано вяныт.”
С Исабекяном всегда интересно, даже когда собеседник совершенно с ним не согласен. Его взгляды не раздражают, поскольку это не нигилизм юного выскочки, а огромный жизненный и профессиональный опыт большого мастера. У него своя правда в искусстве, своя и очень крепкая позиция.
“Возьмем классиков. Они ведь не похожи друг на друга.Коджоян, Аракелян, Гайфеджян или Татевосян – какие все разные! А наши новые “измисты” – многие похожи как две капли воды, не отличишь. Мыслить и работать комплексно – назовем это так – не умеют, к сожалению. Один может работать с цветом, другой только с фактурой. Когда на трехметровом холсте потоки красок, это живопись? Абстракция хороша в философии или в науке, а искусство должно быть осязаемым. И непременно национальным. Только когда оно национально, оно сможет иметь мировое значение. Я в этом убежден. А вообще-то все упирается в качесто.”
В последние годы Исабекян приуныл: зрение подводит. Маслом уже не работает. Для художника, десятки лет пишущего изумительно красивую живопись, повод для уныния более чем серьезный. Вместо этого много времени уделяет рисунку. Он всегда делал замечательные рисунки. А сегодня это единственное, что он может себе позволить. Работает на контрастах цвета и резких штрихах. Получаются удивительные листы: неприкрыто эротичные женщины, пейзажы, вздыбленные кони, много чего. В прошлом году устроил выставку в Пасадене.
“Половину продал. Мог бы еще, вымаливали на коленях. Не отдал. Такие листы сделать уже не смогу.” Многих художников эти листы Исабекяна удивляют сверх меры. При таком-то зрении… “Вся тайна в том, что я умею рисовать, а вы – нет”, — по-черному отшучивается мэтр. Думается, умение рисовать – это только часть его тайны. Основная же в том, что он умеет чувствовать и переживать прочувствованное. После Пасадены работать как-то расхотелось. “ Я не ощущаю линий, руку веду наугад. Но вроде желание опять появляется, чувствую в пальцах какой-то зуд.”
С художниками так бывает, вдруг иногда без причин – полоса тумана. Потом туман исчезает. Исабекян между тем без дела не сидит. Он вообще без дела не может ни минуты. Преподавание – он был и остается любимым профессором. А еще он пишет. Художники в массе своей писать не могут, не любят и не хотят. Исабекян лет шестьдесят ведет совершенно потрясающий дневник, полный полезных и редких фактов армянской художественной жизни, а также собственных мыслей об искусстве. Кроме этого, он пишет эссеобразные статьи об особо любимых коллегах, а также публицистику. “Когда вижу, что творится вокруг, молчать не могу. В конечном счёте хаос погубит безразличие. Но они наверху ни на что не реагируют. Хитрые люди, ведь если среагируют на статью, значит виноваты. Вот и молчат.”
Еще он написал повесть о городе Игдире и об известных событиях. Книжка читается на одном дыхании, потому что интересна, а язык сочен и ярок, как живопись. Последнее живописное произведение Исабекяна посвящено Игдиру и игдирцам. Он хотел изобразить всех, от Дро до своих близких. Картина большая, с множеством фигур. Она осталась неоконченной, а потому беззащитной.
“Пикассо как-то сказал, что в искустве ХХ века нет той академической школы, против которой стоит бороться. За точнось не ручаюсь, но смысл запомнил. Ерунда это. Я понял, что борьба в искусстве – глупость, если не больше. Бороться с тем, кто пишет не так, как ты?”.
Поскольку Эдуард Исабекян – свидетель и участник очень многих событий армянской культуры, разговор время от времени возвращается на круги своя, к советскому периоду, когда достаточно щедро финансируемое искусство играло первые роли, а не шептало “чай подан”, как последние десять лет. “Увераю, никто конкретно ничего нам не диктовал. Когда цэковский идеолог был не солдафон, дела шли неплохо. Обходить идеологию можно было всегда. Когда нам в школе не разрешали читать Раффи, мы шли и читали. Когда мы в Картинной галерее создавали древнеармянский отдел, я решил поехать в Карабах посмотреть фрески Хутаванка, чтобы потом сделать копии. Министертво не разрешало категорически. Но я поехал. Жаль, от фресок почти ничего не осталось. Это к тому, что если хочешь что-то сделать, сделаешь, несмотря на строгие запреты”.
Исабекян, несомненно, — один из самых известных армянских художников второй половины истекающего века. Он всегда был самоценной личностью. Весь облик его, стать, голос, пышная шевелюра и вулканический темперамент привлекали внимание окружающих. С ним, повторяю, всегда интересно. Он отменный собеседник, и очень здорово разбирается в искусстве. Профессиональное неприятие современных течений в искусстве вовсе не недостаток. В конце-концов, когда всем все нравится, жизнь становится пресной и скучной. Исабекян не приемлет авангардные штучки не потому, что вредный ретроград, а потому, что много знает и понимает. Его на мякине не проведешь, и свою позицию он обороняет, как лев. “Молодым художникам стали вбивать в голову, что надо забыть рисование, видимо, имея в виду академический рисунок. Молодые поверили и облажались. А как великолепно умел рисовать тот же Пикассо”.
Напоследок я задал Исабекяну очень коварный вопрос (так мне показалось во всяком случае), что бы он изобразил, если бы вновь довелось взяться за историческую картину? Он, не моргнув, выпалил “Вон из храма!”. В основе история царя Папа, изгоняющего обнаглевших царедворцев и жирующих церковников при том, что в стране разруха и нищета. Я бы сделал все с фотографической точностью – Вано, Тер-Иусика и прочую публику, изгнал бы без пощады”.
Интересная мысль. А еще Исабекян не может забыть слова Тер-Петросяна, что государсво не должно кормить художников. Может, поэтому он ни минуты не знает покоя. В его мастерской всегда есть чем заняться.